Было дело однажды. В году одна тысяча девятьсот восемьдесят
восьмом, примерно восьмого числа января месяца, решил стало быть, я помереть.
Ну, не то что бы совсем уж решил, и нельзя сказать, что именно я так решил, но
ртуть термометра застыла в вертикальном положении категорически и намертво, не
желая опускаться ни на миллиметр. Резервный градусник санинструктора
медсанчасти, извлечённый из заветного прозрачного шкафчика со спиртом и
редчайшим на то время микосептином, и
распечатанный по такому случаю, показал аналогичные данные. Всё это повергло в
уныние и прострацию самого санинструктора, немногочисленных больных и
"косящих на больничку" от службы,и моего взводного прапорщика. Ещё бы. Отброшенные копыта военнослужащего
в холодец не положишь. ЧП
словом назревало нешуточное. А меня уже и не трусило, и не жарило жаром. Сижу
себе, в журнале Новый мир,"Альтиста Данилова"читаю, слежу за тумбочкой, где припрятанный мнойчервонец и пару фотографий с гражданки не
давали покоя черпаку Загоруйко, находящегося в санчасти по причине вечного
обострения энуреза, чтоникаким образом
не прибавляло ему уважения и политического веса Вызвали таки скорую из города.
Читаю. Это только так казалось, что 17-18 километров, расстояние невелико. Для
кого угодно, только недля скорой
помощи. Практически неодолимаядальняя
даль. Тем не менее, часа через два, как мне тогда казалось, учитывая что
временами сон и усталость брали своё, а Загоруйко в тожевремя пытался брать чужое,зелёная буханка армейской скорой поглотила
меня вкупе с санинструктором, взводным, червонцем и фотографиями. Чем ближе мы
подъезжали к госпиталю, тем легче мне становилось, и казалось уже что
температура спала до нормы, испугавшись очевидно молодого доктора скорой и его
симпатичной медицинской сестры. Откровенно сказать, до сей поры я не могу быть
до концауверенным в её такой уж
симпатичности, ведь лет мне было тогда восемнадцать, и симпатичными казались
даже некоторые однокурсницы педвуза (а это те ещё красавицы), из которого
меня и призвали охранять священные рубежи с помощью лопаты и прочего шанцевого
инструмента. Температура, к слову сказать, удивила дежурный медперсонал
госпиталя, причём до степени реанимационного состояния, и соответственной
палаты в боксе. Ещё больше удивило персонал госпиталя моё категорическое
нежелание расставаться с заветным, выстраданным червонцем и сильно мятойфотографической карточки с неизвестными
никому лицами, отбитыми в короткой, и как позжевыяснилось не без последствий схватке, с
энурезным представителем Винницкой области. Энурез, в отличии от моей
температуры, штука перманентная и развлекает счастливого обладателя регулярно,
что бы не сказать постоянно. Где то через полгода, в расположении роты,
обладателям такой странной опции был выделен отдельный уголок поближе к
туалету. Подобное к подобному.
Кардиологическое отделение госпиталя было населено
преимущественно офицерами пенсионного возраста, в отличие от гауптвахты Алёшинских казарм, куда я загремел по огромному блату оказывается, за
различные безобразия через год после описываемых злоключений, и где в основном
молодые офицеры резались в карты, шашки и нарды, втихую пили нагревшуюся на
животах в плоских стальных флягах водку, спрятавшись от уже
поднадоевших жён, предоставляя им таким образом, отдых от себя любимых и
свободу выбора вечернего или ночного персонального отдыха, среди молодых бойцов
Советской Армии и Военно морского флота. Старички отнеслись к молодому
стройбатовцу в коричневой пижаме вполне
по-отечески. Вообще, эти дядьки, видевшие очень не мало, а кое-кто и
войну, а некоторые и не одну, у меня вызывали ощущение того, что настоящая армия тут в этом
госпитале. Имён и отчеств уже конечно же не вспомню, ведь время в больницах имеет своё течение, то сжимаясь в мгновение операций , то растягиваясь в период ремиссий до бесконечности. Всё предстаёт теперь туманно и отстранённо. Лишь пару фрагментов. Ну, во- первых, почему кардиология? Левосторонняя пневмония. Лёгкое очень близко к сердцу и там часто случаются
эксцессы. Во - вторых, почему в офицерское отделение? Кардиологического
отделения для рядового состава нет в природе. По идее, сердечники дома сидят и в армиях не служат.
Ранним утром, на третий день боления, меня аккуратнейшим
образом перенесли из реанимации в общую палату, где генерал майор авиации, лет
шестидесяти семи, с прямоугольным лицом и огромными ладонями (бросилось в
глаза), первым делом затребовал телефон в огромную, на восемь человек и
столько же тумбочек, небольших холодильничков и шкафов палату. Это требование
исполнилось мгновенно и радиотрубка (виданная мною на то время хрень только в
кино) была доставлена, вместе с базой, проводом и антенной, и подключена к
городской линии госпиталя ординарцем. Мне тут же был дан приказ отзвониться
домой и передать им координаты
дислоцирования личного состава с целью рекогносцировки по прибытию. Торт
благодарности родителей, был отвергнут с негодованием. А вот пятизвёздочный
армянский традиционный и обязательный в таких случаях коньяк презрет не был, но
был употреблён в на третьем этаже на троих же, с врачом и моим отцом, в
специально отведённом для этого месте,- ординаторской.
Дело шло к неизбежной, как крах империализма выписке, ведь
пневмония солдатская лечится просто и
быстро за десять дней. Одиннадцатый день требует отпуска по болезни на пару
недель домой. А оголять таким образом рубежи Родины , было бы непозволительной
беспечностью для Главспецстроя при КГБ СССР. Но выписываются из госпиталей не
только солдаты срочной службы. Припасённый червонец и добавленные ресурсы,
промелькнувшими несколько дней назад родителями, говорили о финансовой
возможности деликатно и с достоинством попрощаться с хворающим сердцем высшим
офицерским составом. Организацию великой пьянки взял на себя ещё один "госпитальный
дембель", отбывающий на действительную воинскую службу, в дальний морской
поход, невысокий колобок, живой и грациозно подвижный, как хомяк в прозрачном
прогулочном шаре капитан первого ранга, подводник и очень приличный боксёр,
поставивший мне левый апперкот в корпус, как незаменимый удар в ограниченном
пространстве. Организовал он адмиральское чаепитие. Я единственный, по юности
лет, не был в курсе вопроса. А зря. Опишу в двух словах тем, кому повезло не
ознакомиться с этим феерическим напитком. Компоненты - чёрный чай и
коньяк. Схема действия заключается в том
, что процентное содержание коньяка в кружке чая , асимтотически по экспоненте
стремится к 100%. Грубо говоря, - отпил чай, туда долил коньяк...
Мою плохо понимающую происходящее голову с глупо улыбающимся
лицом, вкупе с телом, погрузили в ту
самую скорую буханку, и повезли обратно в санчасть, где мою скромную персону, уже с великим нетерпением поджидал, оклемавшийся от первого знакомства со Загоруйко, и где положено было
долежать ещё пару дней. Зачем то я полез в карман , где раньше мирно
сосуществовали червонец и фото и
обнаружил там сто рублей, купюрами по
пятьдесят с мудрым ликом Ильича. Фото же перекочевало под обложку военного билета.
Вспомнилось мне всё это сегодня ночью прошествии многих и
многих лет, когда температура медленно и неуклонно стала стремиться в высь и
благополучно перевалила за 38 и пять.
Тогда, в восьмидесятых, переносил
температуру я как то веселей. В какой то момент даже видел и помещение в светлых
тонах, и стул зачем то, голос услышал говоривший про ”ещё не время” и бог весть
что ещё. А сегодня что? Лежишь на левом боку, пытаешься спать, напившись
малины, и чувствуешь тяжесть сердечную да аритмию, дышать особо нечем, голова
чугунная и думаешь, вот же сука!
Сдохнешь простудившись, да с полным
носом соплей, обоссышься как Загоруйко, и в добавок ещё угадишься в портки.
Затем тебя вынесут два ритуальных сотрудника
в простыни, а она непременно
треснет , потому что уже старая и её не жалко. Тело шлёпнется в мелкую
лужу у парадного, для разнообразия.
А Бог такой весь в белом, посмотрит на тебя и сплюнет, не
тот это солдат уже, который тогда, эх мол, совсем не тот. И дьявол поморщится,
но в баню таки определит.