"Лифт всегда был ахиллесовой пятой нашего Института и лично Модеста Матвеевича. Собственно, ничем особенным он не отличался. Лифт как лифт, со своими достоинствами и своими недостатками. Как и полагается порядочному лифту, он постоянно норовил застрять между этажами, вечно был занят, вечно пережигал ввинченные в него лампочки, требовал безукоризненного обращения с шахтными дверьми, и, входя в кабину, никто не мог сказать с уверенностью, где и когда удастся из нее выйти. Но была у нашего лифта одна особенность. Он терпеть не мог подниматься выше двенадцатого этажа. То есть, конечно, история Института знала случаи, когда отдельные умельцы ухитрялись взнуздать строптивый механизм и, дав ему шенкеля, поднимались на совершенно фантастические высоты. Но для массового человека вся бесконечная громада Института выше двенадцатого этажа оставалась сплошным белым пятном. ”

Понятно, что  Стругацкие. Понятно, что написано в «мохнатом» году. К сожалению понятно  и то, от чего актуально до сих пор. И строй сменился и уклад, да всё другое. А идиотизм тот же. А он, как водится, возникает в местах скопления. Но об этом чуть позже.

Лифт. Вернее два лифта. Они в каком-то смысле, близнецы. У них одно имя на двоих по бумагам OTIS. По факту же их зовут «Щербинский лифтостроительный завод». И с этим приходится считаться, хотя бы в силу того, что произведение мастеров лифтостроения московского округа Щербинка, совершенно аутентично и воплотило в себе самые смелые фантазии и всю мощь профессиональных навыков специалистов данной области того времени. Главной отличительной чертой, определяющей это творение рук человеческих,- полное отсутствие навыков перевозки людей и грузов. Не ездит он. Сквозняков боится, не проветривается, и обычно не ездит. А когда ездит, то трясётся и гремит, норовя сорваться с рельсов и тросов, и по одному ему понятной схеме. И есть подозрение, что эта схема называется «случайный порядок». Вызов лифта на любом этаже не гарантирует его появление. А гарантирует грохот в шахте и скрипящее проползание кабины мимо вашего этажа. А потом он останавливается и больше не желает перемещаться. Чаще всего с пассажирами. Напомню, проветриваться он не умеет. Ну вот, рассказал немного так сказать, об общем фоне. Добавлю, что так ведёт он не всегда. Есть пару-тройку недель в году, когда лифт берёт отпуск и не включается вообще. И не спрашивайте о ремонтных бригадах. Их нужно селить в доме, причём желательно две. Потому что одна наверняка застрянет. Но существует период, очень короткий такой период. Он наступает обычно в конце июля и длится дней около двадцати. Это период, когда лифт внезапно начинает дружить. Как собака в течку. И так он ездит, и эдак приезжает. И лампочки то в нём горят, и даже как то по-другому тарахтят двери, приветливо распахиваясь и чинно и спокойно закрываясь потом. Феномен прост, как все возможные яйца одного известного открывателя америк. В этом лифте есть уникальная особенность. Опция индикации предельного  количества жлобов в доме. Есть одно доказательство. Одно, но очень уж доказательное доказательство. Когда дом был пуст, и люди в него заселялись только, медленно и печально завозя тонны стройматериалов,  для переделывания того что настроили строители, лифт козлил ничуть не слабее сегодняшнего дня. Он застревал с гипсокартонами на борту, он не хотел ехать на нужные этажи, хоть режь его, хоть трос оборви. Казалось бы, а в чём доказательство? А в том, что в доме поселилось тогда издательство Болгова. Это полиграфическое предприятия с горой компьютеров. Они заняли весь первый этаж, а бухгалтерию и что-то там еще поселили на 15-16 этажах, купив за бесценок три здоровых квартиры и объединив их между собой. Лифт поднимал и опускал бухгалтерш, курьеров, водителей, и прочих слабо оплачиваемых тружеников полиграфического бизнеса. Утром вверх, в обед вниз, после обеда вверх, в конце рабочего дня вниз. В среднем это человек под тридцать, принципиально не умеющих пользоваться электронной почтой, и катающихся с каждой бумажкой туда-сюда. А люди заселяются и продолжат ремонты. Правда сказать, не сильно активно в то время, по причинам мне неизвестным. Стоит ли упоминать, что в массе своей, эти работники и работницы, были выдернуты суровой жизнью, с грядок окрестных сёл и маленьких городков?

Лифт козлил. Он чуял. Это продолжалось много лет и он привык. Он понял, что в принципе в этом доме, подавляющее большинство – жлобы. И козлил. А потом издательство частично съехало. И лифт учуял. Сперва даже не поверил. Но потом на мгновенье обрадовался. И даже начал ездить. Но. Всегда есть «но». Свято место, как известно. И жлоб, накопленный десятилетиями, бесконечной рекой хлынул в город, окончательно похоронив его, а заодно в дом. Лифт ощетинился проводами и подшипниками. И стал. Мёртво. Надолго. Его чинили. Он запускался, хитро щурясь. Он ждал пока монтёр отъедет на нужное расстояние, не дающее ему развернуться на гениально спроектированных дорогах, и выключался. Уходил на больничный, брал за свой счёт, просто прогуливал. Вот тогда я и стал замечать эту особенность. Как только жлоб покидает дом, лифт как молодой орёл парит на верхних этажах, камнем падая на первый за вызвавшим его пассажиром, и взмывает на нужный этаж, удивляя точностью и аккуратностью.

Сегодня лифт с грустью остановился. Вчера в нём, распираемый чувством собственного достоинства, ссал гражданин. Он это право «выборов» в отчаянной борьбе с олигархатом и заодно со здравым смыслом, на улицах города. Лифту дважды повторять не нужно. Он остановился. И выключился. И стало понятно. Короткое лето закончилось. Хоть еще и тепло, но индикатор не врёт. Они вернулись.

Такое инфантильное немного поведение лифта мне понятно. Когда тебе гадят  в голову, ты закрываешься. Конечно, он мог бы набрать побольше жлобов, и оборвав трос ринуться с предпоследнего этажа вниз. Его бы потом демонтировали, на его место, ещё не понятно за чей счёт, поставили бы какой-то другой лифт, жлобов бы отскребли и через полгода забыли бы инцидент. Как всё забывается теперь через полгода. А то и быстрее.