Это маааленький фрагмент из книжечки А.В.Макаревича "Сам овца".Читанная лет 8 назад и перечитанная вот недавно. Это таким образом я себя причислил к категории "русской интеллигенции",которая "не читает ,а перечитывает книги". Тем не менее , подпишусь под каждой буквой... Тем кто помнит--на память,тем кто нет--для ознакомления. Впрочем сомневаюсь,что это понравится неофитам ресторанного движения ...
Вы помните, господа, что такое пельменная?
Нет, я не имею в виду первые ночные пельменные начала
перестройки – вроде бы для таксистов – про них отдельный разговор. Нет, я – про
обычную пельменную семидесятых, коих в нашей безбрежной тогда стране было
сколько их было? Пельменная в России – больше, чем пельменная. Как вы
переведете это слово иностранцу? Damplin house? He смешите меня.
Пельменная – абсолютная модель мира – со своей эстетикой,
запахами, хамством, нечаянной добротой, сложной структурой взаимоотношений
человеческого и божественного.
Вся советская держава – одна большая пельменная.
Помните дверь? Она облицована каким‑то казенным пластиком –
под дерево, и в середину вставлено оргстекло (стекло давно разбили), и оно
мутное и покарябанное и запотевшее изнутри, и красной краской на нем набито –
«Часы работы с 8.00 до 20.00», и кто‑то попытался из «20.00» сделать слово
«хуй» – не получилось, и поперек ручки намотана и уходит внутрь жуткая тряпка –
чтобы дверь не так оглушительно хлопала, когда вы входите, и вы входите с
мороза, и попадаете в пар и запах.
Я не берусь его описать – молодые не поймут, а остальные
знают, о чем я. В общем, пахло пельменями – в основном.
Слева – раздаточный прилавок, вдоль которого тянутся кривые
алюминиевые рельсы – двигать подносы. Гора подносов (которые, кстати, здесь
называются не подносы, а – разносы. Чувствуете – не барское «подносить», а
демократичное – «разносить». Интересно, в каком году придумали?), так вот, гора
разносов высится на столике с голубой пластмассовой поверхностью, и разносы
тоже пластмассовые, коричневые, с обгрызенными краями, и они все залиты липким
кофе с молоком (про это кофе – дальше! Вот откуда корни перехода слова «кофе»
из мужского рода в средний. Может быть, «говно» тоже когда‑то было мужского
рода?), и тут же лежит еще одна жуткая тряпка, такая же, как на ручке двери –
эти разносы от этого кофе протирать, и, конечно, никто этого не делает, потому
что прикоснуться к серой мокрой скрученной тряпке выше человеческих сил, и
несут разнос, горделиво выставив руки вперед – чтобы не накапать на пальто.
За прилавком – две толстые тетки в когда‑то белых халатах и
передниках. Они похожи, как сестры, – голосами, движениями, остатками
замысловатых пергидрольных причесок на головах, печалью в глазах. Это особая
глубинная печаль, и ты понимаешь, что ни твой приход, ни стены пельменной, ни
слякоть и холод за окном, ни даже вечная советская власть не являются причиной
этой печали – причина неизмеримо глубже. Вы когда– нибудь видели, как такая
тетка улыбнулась – хотя бы раз?
Одна из них периодически разрывает руками красно‑серые
картонные пачки, вываливает содержимое в огромный бак, ворочает там поварешкой.
Из бака валит пар, расплывается по помещению, оседает на темных окнах.
Вторая равнодушно метает на прилавок тарелки с пельменями.
Пельмени с уксусом и горчицей – 32 коп., пельмени со
сметаной и с маслом – 36 коп.
Сметану либо масло тетка швыряет тебе в тарелку сама, а
уксус и горчица стоят на столиках – уксус в захватанных пельменными руками и
оттого непрозрачных круглых графинчиках, а горчицы нет – она кончилась, и
баночка пустая и только измазанная высохшим коричневым, и торчит из нее
половинка деревянной палочки от эскимо, которой кто‑то всю горчицу и доел, и
идешь по столам шарить – не осталась ли где. «Простите, у вас горчицу можно?»
Столы маленькие, круглые и высокие – чтобы есть стоя, на
ножке у них специальные крючки для портфелей и авосек, а потом ножка переходит
в треногу и упирается в пол, и сколько не подсовывай туда сложенных бумажек –
стол все равно качается.
Пельменная, если угодно – маленький очаг пассивного
сопротивления советской власти, пускай неосознанного. У нас тут внутри своя
жизнь и свои отношения, и никаких лозунгов и пропаганды, и приходим мы сюда
делать свое мужское дело, и или ты с нами, или не мешай – иди.
Ибо кто же приходит в пельменную просто поесть?
Поэтому нужны стаканы, и если у тетки хорошее настроение –
до известных пределов, разумеется, не до улыбки – она вроде бы и не заметит,
как ты хапнул с прилавка пару стаканов и не налил в них этого самого кофе. А
если тетка в обычном своем состоянии – возникнет вялый скандал, и придется
брать кофе и выпивать его давясь, потому что вылить просто некуда, и водка
потом в этом стакане будет мутная и теплая.
Бачок с кофе (это называется «Титан») стоит в конце
прилавка, перед кассой – там, где вилки и серый хлеб. Кофе представляет из себя
чрезвычайно горячую и невообразимо сладкую и липкую жидкость – сгущенки не
жалели.
Стаканы граненые и обычные тонкие – вперемежку, но надо
брать граненый, потому что тонкий моментально нагреется от кофе и его будет
очень трудно донести до стола.
Вилки навалены грудой в слегка помятом алюминиевом корытце.
Они тоже алюминиевые, слегка жирноватые на ощупь и у них сильно не хватает
зубов, а сохранившиеся изогнуты причудливым образом – недавно специальным
постановлением советской власти был отменен язычок на водочной крышке, теперь
это называется «бескозырка», и снять ее без помощи постороннего колюще‑режущего
предмета невозможно.
Говорят, какой‑то умник подсчитал экономию от бескозырок –
сколько тысяч тонн металла будет сэкономлено, если не делать язычков.
Но вот ценой еще пары зубьев крышечка проткнута –
естественно под столом, вслепую, а двое твоих друзей заслоняют тебя от
бдительных теток, и ты, рискуя порезать пальцы, сдираешь ненавистный металл с
горлышка, а там еще коричневый картонный кружочек, а под ним – совсем уже
тоненькая целлофановая пленочка, и – все.
И, конечно, разлить сразу на троих, а выпить можно и в два
приема – после первого глотка чувство опасности отпускает, и что странно –
небезосновательно. Человек выпивший и трезвый существуют в параллельных, хотя и
близких, но разных реальностях, и то, что может произойти с одним, никогда не
произойдет с другим. И наоборот.
И вот – стало тебе хорошо, и мир наполнился добротой, и день
вроде не прожит зря, и дела не так уж безнадежны, а пельмени просто хороши –
все ведь зависит от угла зрения, правда? И с тобой рядом твои дорогие друзья, и
пошла отличная беседа, и кто‑то уже закурил втихаря «Приму», пуская дым в
рукав. Сколько таких пельменных, разбросанных по необъятному пространству
страны, греют в этот миг наши души?
Вот входят, настороженно озираясь, трое военных в шинелях –
явно приезжие, слушатели какой‑нибудь академии или командированные, пытаются
открыть под столом огнетушитель с красным портвейном, суетятся, бутылка
выскальзывает из рук, громко разбивается, мутная багровая жидкость разлетается
по кафельному полу, покрытому равномерной слякотью, в устоявшийся запах
вплетаются новые краски. Сизый мужичонка в кепке, не оборачиваясь, презрительно
констатирует: «И этим людям мы доверили защиту Родины!»
И приходят и приходят, и выпивают и едят пельмени, и тихо
беседуют о чем‑то дорогом, и опять спасаются ненадолго, и выходят, шатаясь, в
темноту и метель, забывая портфели и авоськи на крючках под столами...
|